Николина Планида …

То есть колдовство, заговоры, обряды. 

.Он встретил меня сурово и как-то. патриархально, что ли: “Чего рассупонился? Давай-ка, щей похлебай.” Сам он вкушал основательно, и чувствовалось, что в доме (точнее, квартире), ему не положено перечить. Хозяин.

И только потом, когда Аннин повел меня из квартиры в свой частный дом, оборудованный под музей, повел рассказ “за жизнь”, показал свои труды, - стал я все более отчетливо сознавать, что общаюсь я с человеком, умудрившимся остаться. ребенком. В том смысле ребенком, что для моего героя Мир так и остался прекрасным и непостижимым - даже в его почтенном 70-летнем возрасте.

Как и все чудаки - собиратели, он не очень любим в своем маленьком северном городе. Но это общая закономерность: серая масса всегда натужено принимает то, чего до конца не понимает. Но Николай Федорович спокойно относится к своему положению “белой вороны”. Его страсть - собирание “уходящей натуры” исконной крестьянской жизни Обонежья (так называется территория, охватывающая пойму реки Онеги). Но если бы это была одна страсть! Темперамента Аннина хватает на многое, но об этом речь ниже.

“Николина планида” - заголовок не случайный. Здесь я допустил небольшой плагиат. Дело в том, что Аннин написал книгу, которую он назвал “Никитина планида”. Про свою жизнь. Когда-то в деревне умирал дедушка, его сосед, позвал он Николая попрощаться и говорит: “Ты прости, может виноват перед тобой, или что. Пусть такова будет твоя планида.” Пускай герой мой поскромничал, заменив в книге имя на вымышленное, а я все ж вверну “Николу”. Ведь передо мной не литературный образ, а живой человек.

Но, думается, нечего мне встревать со своими измышлениями. Пусть герой мой сам расскажет про свои дела, я же только выстрою его рассказ в форме, более подходящей для журнальной публикации.

Итак, слово Аннину. Правда, стоит еще объяснить странность его фамилии. Анниных в Обонежье много и предание гласит, что лет эдак шестьсот назад после смерти одного новгородского боярина вдова его Анна с детьми  перебралась на Север, тем самым положив начало русской колонии на Онеге. А родная деревня Николая Федоровича Юлинская названа так по имени одного из сыновей Анны Юлиана.

 

Утверждение мужского достоинства

 

Из армии я пришел полным тютей. Инвалидом и - представь себе - импотентом. А ведь до службы я в Архангельске в порту устроился, вроде и работа была приличная, однако, пришлось возвращаться мне в родную деревню Юлинская. И лечился - молоком, корешками, травами. Бабушки помогали, знающие это дело. Их в живых нету уже и тайны их унесены в могилу. А ведь, представь себе, у меня еще и белокровие было.  То есть, врачи там говорили, что не жилец уже, что рак это.

Ну, староверы еще помогали. Какие люди были! Никогда никому не соврут, никогда ни в чем не откажут! Ведь от властей они скрывались, доверялись только местным, и то порядочным. Ну и, в итоге, я вылечился.

Устроился техником радиоузла. Радиофицировал свою деревню. Женился. И знаешь: детей у нас было - три сына и три дочки. Теперь-то они взрослые уже, в самостоятельном плавании. Но - представь себе - “план” я свой выполнил. Это мечта у меня всегда такая была: семья, потомство и все прочее. Ведь страшно вспомнить, в каком состоянии я был! Ну, получается, как бы испытывал силу свою мужскую. И ведь тогда нас не считали многодетными. Мы не боялись семьи, тем более не надо было. ну, как это объяснить по-мужски. ну, не было у нас принято руку протягивать государству.

Но вот слом у нас произошел, когда колхозы стали укрупнять. У нас девять колхозов было в сельсовете, так все ликвидировали, придумали совхоз. Вместо хлеба траву стали сеять, и в результате. поля запустили, магазин убрали, почту, клуб закрыли. Ну, пришлось нам уехать в город: ведь надо было еще и детей учить. Это потом я уже этот дом купил, где все собранное было где держать, а тогда еже в общежитии жили.

Потом у меня все вдруг опять заболело: почки стали отключатся и тому подобное. В общем, опять плохо. При смерти был. Вертолет вызвали с Архангельска, меня увезли, почку удалили, ухо, потом еще менингит был. Череп у меня не один раз долбили. Представляешь, что это такое?

Спрашивают врачи: чего это ты так расклеился? Я и рассказал им.

Служить мне пришлось на Урале, в специальной сверхсекретной зоне, где под руководством Игоря Васильевича Курчатова наши разрабатывали атомную бомбу. Даже Берия видел. Ну, я-то, конечно, в охране был, но ведь в ту пору никаких дозиметров никто не носил, даже у Курчатова его, наверное, не было. Вот радиации этой я и нахватался. По самые уши.

“Что же ты нам раньше не сказал?” - Спрашивают. “Я вам бы и не сказал. Я ведь подписку давал на тридцать лет”. Вот эти три десятка годов и хранил я обет молчания.

С первой женой у нас получился. психологический расстрой. Стали женщины в связи с вольностью в мире, в городе и вообще - в печати - слишком требовательны ко всем делам. К деньгам, ко всему. Я ж с людьми вращаюсь: ревность и все прочее. Я долго терпел, доростил всех до восемнадцати лет, чтоб было чисто уж на душе. Анна Васильевна ее звали. Умерла она недавно, царство ей небесное. У второй супруги, Нины Николаевны, с которой сейчас живем, тоже было двое детей - я их доращивал - вот и свою дочку сделали, Женечку. Ей теперь уж двадцать. Были бы еще дети, да жена. как это сказать. вытряхивает, что ли.

 

Радио Анна Первый Ольга Харитон Дима

 

Сидишь иногда на связи, а жена на кухне матюгами ругается. Мне по радио: “Почему мат в эфире?” По правилам в эфире матом нельзя. А я не виноват, что микрофон у меня такой чувствительный.

А началось у меня все со школы. Я любил физику, любил электричество. Поэтому и пошел учится по этому делу. Правда, электричества в нашей деревне не было. Начинал я с простых детекторов из свинца и серы. Когда первый приемник сделал - для всех это было большое диво. А еще увлекся приемом телевидения. Мотоцикл променял на телевизор: неисправный “Знамя-58”. Пробовал всякие антенны. Ну, местные власти подумали: чего-то там худо. Не шпион ли, что ли? Приезжали работники КГБ и те не понимали, что это  такое. Правда, потом смекнули: что в нашей глубинке такого тайного? А ничего! И в покое оставили.

В районе мой телевизор был первый и смотрел его я от кинодвижка. Заливаю ведро бензина, весь вечер тарахтит - я его смотрю. Не всегда, правда, уверенный прием, но случалось и удовольствие получать.

Я приехал в город, в райпотребсоюз, и говорю: “Мне вот нужен телевизор.” Они удивились: “Что это такое?” Я: “Вот у меня есть “Знамя”, я смотрю, вот только новый хочу.” Одна тихонечко так говорит другой: “Вызывай скорую помощь.” А было это ведь уже в семидесятых годах. Я говорю: “Ну, на базе ведь есть в Коноше простенький “Рекорд”, вы привезите, а я у вас куплю его!” Двести рублей тогда стоил он. Нет: умалишенный - и все!

Жена ругается: “Деньги тратишь на что? Лучше бы ребятам купил что-нибудь!” А ведь вот мне в душе-то нужно было и это, кроме хлеба.

Уже тогда я пробовал делать передатчики. На батареях. А что такое аккумуляторы? Два слова сказал - и все, село у тебя. До той поры, как не переехал я в Каргополь, я этим делом не занимался. Жена опять: “Ну, куда тебе этот лом, в помойку?” А этот лом радует мою душу.

Радиолюбительство - штука серьезная. Вот, смотри, сколько у меня карточек подтверждения связи! С кем только я не имел связь: с Москвой, с Вологдой, с  южными городами до Черного моря, с Уралом. Даже Дальневосточные станции у меня проходили! Только с заграницей у меня нелады: английского языка я не знаю. Вот меня вызывают из-за рубежа, а я ответить-то не могу.

Позывной мой: “Радио Анна Первый Ольга Харитон Дима”. Друзья у меня есть по радио. В Котласе, в Архангельске, в Петрозаводске, в Коряжме. Старики мы все. Но ежедневно собираемся в одиннадцать на “круглый стол”. Проблемы разные обсуждаем.

Когда война была в Чечне, мне один радиолюбитель с Украины передает: “Пожалуйста, Каргополь, задержитесь, радиограмма для вас!” А мне отродясь радиограмм не приходило. Из Чечни, здешние Каргопольские люди не могли связаться ни письмом, ни чем с родными. Передали в радиограмме, что, мол, адрес такой-то, сообщите: у нас все в порядке. Я  сходил и передал. “Вы откуда знаете?” - спросили. “Да вот, радиограмму послали.”

У меня антенна типа “треугольник”. Сосед ночью, когда выпимши, рвет ее доской с матюгами. Не понимает он, думает, ток там проходит. Эх, ну, не объясню ему никак.

 

Собиратель разбитых корыт

 

Это и не собирательство. Это попутное, так сказать. Я работал киномехаником, а аппаратуру в ту пору возили еще на телеге. Не было никаких клубов, кино показывали в гумнах. Пока начнется фильм, у людей столько рассказов, столько всяких бывальщин, анекдотов. И все это вдруг захотелось мне остановить. Я почувствовал, что сегодня я все это слышу, а завтра оно уйдет. Эх, у меня не было магнитофона, да в ту пору их и не было вовсе. Я стал все записывать. У меня в кладовке записных книжек этих - целый мешок! Уже сорок лет я веду дневник.

У меня все со мной: то, что я видел, что слышал от стариков и старушек. Вот сейчас меня особенно интересовать стала крестьянская магия. То есть колдовство, заговоры, обряды. Дом русский меня интересует. Ведь самое главное у меня в собрании - избы. Не сами избы - у меня дак одна ведь она - а их фотографии. Шедевры простого крестьянского искусства. Фотографий изб у меня несколько тысяч.

Ведь в украшении дома была своя, глубокая символика. Я и свой дом так  по тем же традициям украсил. Спасибо Сагдееву Рашиду, художнику. Это он все расписал, как мне хотелось. Я выбрал самое традиционное. Основное тут: лев, стерегущий дом, дерево жизни со знаками - птица косач и ваза с цветами, символизирующая жизнь. Небо еще со звездами и солнце. Ну, и “полотенце” еще. Это все как бы модель Вселенной. Спрашиваешь, зачем все это? А так предки делали - и все тут.

Вот ношу я с собой всегда иконку Николы Угодника. Никогда ее не бросаю. Кто-то скажет: двоеверие. И то же украшение избы из язычества пришло. А я думаю, что наши святые были не против всего этого. Пусть он Мир ликийских и там, в ихней стороне, может, и не так все устроено, но почитание Николая Чудотворца нисколько не мешает следованию традиции. Все ведь зависит от человека: как он видит жизнь и насколько любит прекрасное.

Снимаешь в деревне дом - бабки обычно: “Чтой-то он фотографирует развалюху-то? На кой она нужна?” Не понимают. Ведь думают, лучше и красивее новая квартира типа барака, которую ей колхоз построил.

У отца моего было пять братьев - и все они на войне погибли. Так вот из домов наших родственников я и начал все это собирать. Захотелось сохранить уходящую, забитую, умирающую крестьянскую жизнь. Все надо мною гогочут: куда тебе это говно? В мусорном ящике тут увидел недавно старый горшок. Я его из ящика беру - и понес. И вот женщины, которы идут: “Вот и у нас в Каргополе развелись эти. как их. бомжи!” Ведь то же самое разбитое корыто - оно тоже может о многом рассказать. Да, собственно, это не собирательство, я просто стал все это беречь. В нашей деревне Юлинской семьдесят четыре дома было, а сейчас - около десятка. А зимой вообще никто не живет. Мама моя последняя закончила там жизнь, одна жила там несколько лет, земля ей пухом. Появились еще любители воровать. Туристы всякие проплывают по Онеге на лодках - смыкают иконы из изб. А вот те, что у меня - так их супостаты просто бросали в крапиву по причине их ветхости.

Эх, если бы нас не вынудили уехать из деревни. Крестьянский уклад в людях не сломлен. Если он у меня в душу впитался, я его никому не отдам, все равно буду нести его, как Храм Божий. Ведь уклад деревенской жизни сложнее, чем в городе. Есть, конечно, и городские порядочные, но вот крестьянин, деревенщина - будет жить в городе легко и запросто, а городского привести в деревню. Ему будет ой, как сложно!

Вот вы напишите - кто-то будет косо смотреть. А кто-то будет и рад дак. Напроказили хоть много, но в душах кой чего осталось. Вот на то и моя надежа.

Новое, правда, собрание у меня появилось. В сарае выставку организовал всего, что выпили каргополы. Конечно, не по количеству, а по разнообразию. Водки одной только видов пятьсот!  У аж вино, пиво - считать стыдно. Но что обидно: все, кто в музей приходят, бутылками восхищаются, а на те же прялки народные или керосиновые лампы внимания - ноль. Потому, наверное, что водка им ближе.

И обидно еще вот, за что. Деревни оставили, но, кто имел “закваску” крестьянскую, тот и в городе себя нашел, а ведь есть те, кто не впитал с кровью отца, с молоком матери любовь к родной земле”, они и трудиться не хотят, и дети их тоже никогда не будут тружениками. Многие стали злее, а многие и добрее. “Не было бы добрых - было бы много мертвых”, - так, вроде, говорили в старину. Для них, для добрых людей, я и живу.

.Книгу свою Аннину издать пока не удается. А вот другим его творением заинтересовались и теперь на свете существует “Словарь каргопольского говора”, собранный Николаем Федоровичем и изданный местным музеем-заповедником. Едва выйдя из-под станка, словарь уже успел стать библиографической редкостью.

 

Геннадий МИХЕЕВ

Фото автора.

Архангельская область


.




А так же :

Н.С.Гумилев
Обзор творчества Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ! Но я вижу — ты смеешься, эти взоры — два луча. На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача! Н. Гумилев Николай Степанович Гумилев — замечательный русский поэт, стоящий у истоков акмеизма.


Autosurf-ru.com новости - Фонд поддержки проекта


T-Moor: Elementary Stories for Reproduction Series 2 (with audio). http ...


Нежная пчела. Анимированная игрушка Gemmy Industries Corporation


Самые нелепые смерти людей в мире



Hosted by uCoz